Прощай, моя дорогая милиция, прощай

То ли ты уже не та, то ли я уже не тот. Нет промеж нами искры, что была раньше.
А помнишь, как мы впервые встретились с тобой, по-взрослому? Я плутал в лабиринтах московского метро, и тут появилась ты. – Ну что, чурбан ебливый, - сказала ты мне. – Документы давай!

У меня не было документов, я их забыл у брата в общежитии МАИ. Я так и сказал тебе: "вы знаете, вы понимаете, и вообще – я не чурка!".
Ты увела меня в свою каморку и бросила, по твоему выражению, "к родственникам". Родственников в обезьяннике было чуть больше чем много: сами черные, глаза злые и гыргычут что-то не по-нашему.
Потом, когда брат привез паспорт, я, набравшись смелости, сказал тебе: "Видишь паспорт – написано русский!".
Ты же, ни на секунду не задумываясь, лениво пояснила: "Вали отсюда, чурка. Бьют не по паспорту, а по ебалу."

А тот погожий зимний вечер? Минус тридцать на улице, ветер, колючий мелкий снег – как наждачной бумагой по лицу. Я нес домой со стоянки аккумулятор, чтобы он не замерз и, чу – затрепыхался, попав в перекрестье фар твоей девятки.
- Поедем ко мне. У меня тепло, - предложила ты. – Заодно расскажешь, где украл аккумулятор. И я поехал.
Я знал, что ты увлекаешься БДСМом, но бить человека в наручниках его собственным аккумулятором - это уже не сексуально. Мне это не доставило никакого удовольствия.

А та романтическая осенняя ночь на посту под Тулой, помнишь? Какие тогда были звезды – сочные, спелые, казалось можно сорвать любую из них, только встань и протяни руку.
Но вставать было нельзя, тебе хотелось, чтобы я лежал на шершавом и холодном покрытии трассы М2. И всего-то надо было мне, после получасовой проверки документов и досмотра автомобиля, на твой вопрос: "А почему не бреешься?" ответить – это не является нарушением правил дорожного движения и уголовно-административного кодекса.
Тебе всегда нравилось, чтобы я лежал. Чем дольше, холоднее и грязнее – тем лучше.

Про тот случай, когда мы с тобой выехали в лес, на природу, а после я оказался в Склифе, промолчу. Не будем травить душу, ни тебе, ни мне. Когда еще мы так повеселимся (тьфу-тьфу).

И вокзал на троих, ты не забыла? 2001? Когда мне передали документы с деньгами на Павелецкой. Я помню, как округлились твои глаза, когда мы, по твоей просьбе, открыли сумку. Ты увидела кучу паспортов и небольшую охапку денег. Полистав и то и другое, ревниво спросила: " Почему паспорта на одну фамилию? И сколько тут денег? И откуда это все у тебя?"
Я пытался объяснить тебе, что у индусов, в каждой провинции, есть основная фамилия. У мужчин, например – Сингх, а у женщин – Каур. Забавно, да? Триста тысяч человек и все однофамильцы. А я хозяин турфирмы - вот бумаги. Имею право брать чужие паспорта, для передачи их в ОВИР и МИД.
А с деньгами... Я не смог вспомнить сразу, сколько их там было, сорок тысяч или пятьдесят. И мы опять поехали к тебе.
- Ну что, Максим Александрович, - сказала ты, когда мы приехали в отделение. – Состава преступления тут нет. Забирайте свои двадцать тысяч, и вы свободны.
- Сорок, - ответил я, посмотрев в записную книжку. – Там было сорок тысяч долларов.
- Ну да, двадцать пять, так оно и есть, - поправилась ты.
- Нет, сорок, - упорствовал я.
Ты, тогда, помнится, страшно обиделась. И когда меня приехали выручать сотрудники разведки, у которых я числился в внештатных, сказала: "мы еще встретимся, мы еще обязательно встретимся".
Досадно за девушку, которая была тогда со мной: она провела у тебя в гостях три незабываемых часа. И немного жаль, что после выхода от тебя она сказала: "ты, конечно, парень интересный, но выбирай – или я, или она! Хотя, нет, молчи – я знаю. Она тебя не отпустит".
Недавно, возле офиса РОСНАНО, я встретил тебя снова.
- Ваши документы, - попросила ты. Я достал заботливо переложенный в нагрудный карман паспорт, но ты даже не стала его смотреть. – Всего доброго, - сказала, и ушла.
И столько в твоем: "всего доброго" было даже не презрения, а брезгливого равнодушия, что я понял: между нами все кончено.
Ну что же. Прощай, моя дорогая милиция. И ты уже не та, да и я, видимо, уже не тот.