Толкование польских тюремных татуировок
12634Несмотря на то, что польские тюремные татуировки - далеко не такие красочные, как российские, они тоже заслуживают внимания. Документальный фотограф Мауриси Гомулицки начиная с 2007 года сфотографировал около двух сотен человек, и у каждого из них узнал историю их наколок.
Для своего архива Гомулицки выбирал только самые простые и грубые рисунки — те, для которых требовались только игла и жжёнка или чернила (dziara — «наколки» на польском языке). Мауриси в первую очередь нравилась сама эстетика этих работ, и он не хотел ограничиваться только преступниками, его интересовали и домашние татуировки тоже, но оказалось, что уговорить владельца якоря или разбитого сердца показать свою татуировку не так-то просто. Преступники же, с другой стороны, с гордостью демонстрировали свои работы, а те, кто отсидел больше 15 лет, вообще не испытывали неловкости, задирая рубашку и стягивая штаны перед фотографом, чтобы продемонстрировать свои наколки.
Целью проекта было сохранить историю целой культуры и показать её героев, которые, как никто другой, понимают, что представляет собой олдскульная татуировка, и гордятся заложенной в ней идентичностью. В архиве собраны татуировки преимущественно 1960–1980-х годов, хотя есть и современные работы, выполненные в похожей стилистике, и работы 1950-х годов.
Польская тюремная татуировка не производит такого сильного впечатления, как российская, дословно автор объясняет это тем, что «по сравнению с Россией Польша — маленькая страна, так что и преступников здесь не так много, да и тюрьмы размером меньше, хотя точно так же ужасны». Польские наколки лишены всех тонких нюансов, свойственных российским — здесь нет ни детализированной семантики, привычной нам по Russian criminal tattoo, где каждая деталь татуировки обязательно что-то да значила, ни ювелирной тонкости работы.
Польские тюремные татуировки производят немного наивное впечатление — как за счёт простоты изображений, так и по причине излишней романтичности: почти каждый заключённый делает портрет любимой женщины или актрисы, некоторые набивают портрет мамы, а рекордсмены носят на себе инициалы семи главных женщин в своей жизни и делают до 30-ти женских портретов.
Классическими тюремными мотивами остаются мотивы, традиционные во всех тюрьмах мира: женские головы, жуки, черепа, якоря и немного порнографии. Из сюжетов, привычных в российской тюремной татуировке, можно встретить ранговые погоны, кандалы, чертей, надписи «не буди» на веках и садящееся солнце, символизирующее свободу.
Из забавных локальных традиций — Али-Баба (воплощающийся чаще всего голову в тюрбане) как символ и покровитель всех воров. Ещё один частый символ — кинжал со змеёй как зарок отомстить. После того как месть была осуществлена, змее дорисовывали корону.
Особым пластом в польской тюремной татуировке — как, впрочем, и в российской — были антисоветские настроения, которые могли выражаться в надписях вроде «Spiros Kommuneis» («смерть коммунистам» на «тюремной латыни»). Статуя свободы, американский флаг и американский орёл выражали, соответственно, проамериканские настроения — точно так же как и популярные в 1970-х картинки с изображением диснеевских персонажей. Их делали не только в тюрьме и лагерях, но и в субкультурах — и даже на военной службе.
Из нацистских татуировок часто делали свастику и знак СС — иногда на открытых местах, иногда под мышкой или на внутренней стороне губы. Один из персонажей архива с нацистскими татуировками утверждает, что перерезал горло первому секретарю партии, но Мауриси не очень ему верит. Нередко встречались и американские нацистские татуировки — в том числе с эмблемой Ку-клукс-клана.
Есть в архиве и военные, и армейские татуировки — как правило, стилизованные гербы мест прохождения службы, большое количество девушек под пальмами — даже в тех войсках, которые не имели выхода к морю. Из не самых типичных военных татуировок можно отметить наколку со знаком вопроса, которую солдат сделал в свой первый день морской службы — а в этот день советское правительство приняло очередной неоднозначный документ. Встречаются и очень смешные изображения вроде собаки у бывшего пограничника, которая в советских пограничных войсках выполняется традиционно, но явно не удалась конкретному татуировщику.
Личные истории, стоящие за каждой татуировкой, — основная ценность этого архива. Автор спрашивает каждого из персонажей прежде всего не о значении его татуировки в тюремном или военном мире, а о событиях личной жизни, которые с этой татуировкой были связаны. У двух румынских эмигрантов, например, парная татуировка с именем и портретом некой Эльзы; другого героя за самодельную наколку избил отец; у одного из преступников рядом с татуировкой жуткий шрам от металлического стержня, который он проглотил в тюрьме; у ещё одного преступника набито заманчивое предложение для медсестры.
В целом, польские тюремные татуировки представляют собой интересный культурный феномен — в то время их визуальная ценность кажется достаточно спорной, хотя и не лишённой обаяния хоум-мейд-тату. При этом нужно не забывать о том, что автор архива целенаправленно выбирал самые грубые и простые из старых польских наколок и показывает довольно подробную картину главных польских тюрем и детализированное портфолио их мастеров.